Неточные совпадения
Ну-с, вот я и
отправился к «
отцам», — так заключил Базаров, — и на дороге завернул сюда… чтобы все это передать, сказал бы я, если б я не почитал бесполезную ложь — глупостью.
Между тем Николай Петрович тоже проснулся и
отправился к Аркадию, которого застал одетым.
Отец и сын вышли на террасу, под навес маркизы; возле перил, на столе, между большими букетами сирени, уже кипел самовар. Явилась девочка, та самая, которая накануне первая встретила приезжих на крыльце, и тонким голосом проговорила...
— Нет! — говорил он на следующий день Аркадию, — уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя.
Отправлюсь опять
к вам в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь
отец мне твердит: «Мой кабинет
к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь
к ней — и сказать ей нечего.
— Ага! — промолвил Базаров. — У твоего
отца, видно, губа не дура. А он мне нравится, твой
отец, ей-ей! Он молодец. Однако надо познакомиться, — прибавил он и
отправился назад
к беседке.
— В таком разе идем, — и бабушка послала девушку сказать
отцу Василию, что она придет
к нему попозже, а пока мы
отправились с нею на ярмарку.
Когда он подрос,
отец сажал его с собой на рессорную тележку, давал вожжи и велел везти на фабрику, потом в поля, потом в город,
к купцам, в присутственные места, потом посмотреть какую-нибудь глину, которую возьмет на палец, понюхает, иногда лизнет, и сыну даст понюхать, и объяснит, какая она, на что годится. Не то так
отправятся посмотреть, как добывают поташ или деготь, топят сало.
Губернатору лучше бы, если б мы, минуя Нагасаки, прямо в Едо пришли: он отслужил свой год и, сдав должность другому, прибывшему на смену, готовился
отправиться сам в Едо, домой,
к семейству, которое удерживается там правительством и служит порукой за мужа и
отца, чтоб он не нашалил как-нибудь на границе.
Надежда Васильевна в несколько минут успела рассказать о своей жизни на приисках, где ей было так хорошо, хотя иногда начинало неудержимо тянуть в город,
к родным. Она могла бы назвать себя совсем счастливой, если бы не здоровье Максима, которое ее очень беспокоит, хотя доктор, как все доктора, старается убедить ее в полной безопасности. Потом она рассказывала о своих отношениях
к отцу и матери, о Косте, который по последнему зимнему пути
отправился в Восточную Сибирь, на заводы.
В 1851 году я был проездом в Берне. Прямо из почтовой кареты я
отправился к Фогтову
отцу с письмом сына. Он был в университете. Меня встретила его жена, радушная, веселая, чрезвычайно умная старушка; она меня приняла как друга своего сына и тотчас повела показывать его портрет. Мужа она не ждала ранее шести часов; мне его очень хотелось видеть, я возвратился, но он уже уехал на какую-то консультацию
к больному.
Присутствие матушки приводило их в оцепенение, и что бы ни говорилось за столом, какие бы ни происходили бурные сцены, они ни одним движением не выказывали, что принимают в происходящем какое-нибудь участие. Молча садились они за обед, молча подходили после обеда
к отцу и
к матушке и
отправлялись наверх, чтоб не сходить оттуда до завтрашнего обеда.
Наконец Марья Маревна сделала решительный шаг. Мальчикам приближалось уж одиннадцать лет, и все, что захолустье могло ей дать в смысле обучения, было уже исчерпано. Приходилось серьезно думать о продолжении воспитания, и, натурально, взоры ее прежде всего обратились
к Москве. Неизвестно, сама ли она догадалась или надоумил ее
отец, только в одно прекрасное утро, одевши близнецов в новенькие курточки, она забрала их с собой и ранним утром
отправилась в Отраду.
Галактион попал в Суслон совершенно случайно. Он со Штоффом
отправился на новый винокуренный завод Стабровского, совсем уже готовый
к открытию, и здесь услыхал, что
отец болен. Прямо на мельницу в Прорыв он не поехал, а остановился в Суслоне у писаря.
Отца он не видал уже около года и боялся встречи с ним.
К отцу у Галактиона еще сохранилось какое-то детское чувство страха, хотя сейчас он совершенно не зависел от него.
У жены Галактион тоже не взял ни копейки, а заехал в Суслон
к писарю и у него занял десять рублей. С этими деньгами он
отправился начинать новую жизнь. На
отца Галактион не сердился, потому что этого нужно было ожидать.
Встреча с
отцом вышла самая неудобная, и Галактион потом пожалел, что ничего не сделал для
отца. Он говорил со стариком не как сын, а как член банковского правления, и старик этого не хотел понять. Да и можно бы все устроить, если бы не Мышников, — у Галактиона с последним оставались попрежнему натянутые отношения. Для очищения совести Галактион
отправился к Стабровскому, чтобы переговорить с ним на дому. Как на грех, Стабровский куда-то уехал. Галактиона приняла Устенька.
Устенька навсегда сохранила в своей памяти этот решительный зимний день, когда
отец отправился с ней
к Стабровским. Старуха нянька ревела еще с вечера, оплакивая свою воспитанницу, как покойницу. Она только и повторяла, что Тарас Семеныч рехнулся и хочет обасурманить родную дочь. Эти причитания навели на девочку тоску, и она ехала
к Стабровским с тяжелым чувством, вперед испытывая предубеждение против долговязой англичанки, рывшейся по комодам.
В почти совершенно еще темном храме Вихров застал казначея, служившего заутреню, несколько стариков-монахов и старика Захаревского. Вскоре после того пришла и Юлия. Она стала рядом с
отцом и заметно была как бы чем-то недовольна Вихровым. Живин проспал и пришел уж
к концу заутрени. Когда наши путники, отслушав службу,
отправились домой, солнце уже взошло, и мельница со своими амбарами, гатью и берегами реки, на которых гуляли монастырские коровы и лошади, как бы тонула в тумане росы.
Я
отправился прямо
к Алеше. Он жил у
отца в Малой Морской. У князя была довольно большая квартира, несмотря на то что он жил один. Алеша занимал в этой квартире две прекрасные комнаты. Я очень редко бывал у него, до этого раза всего, кажется, однажды. Он же заходил ко мне чаще, особенно сначала, в первое время его связи с Наташей.
Сын, никогда не разлучавшийся с
отцом, сам был
к нему горячо привязан и, узнав о внезапной болезни
отца, занемогшего на одной рыбной ловле, за Пушкином, куда он поехал после похорон дочери, тотчас же
отправился, чтобы перевезти больного
отца в Москву.
В одно утро, не сказав никому ни слова, она
отправилась пешком
к отцу Василию, который, конечно, и перед тем после постигшего Марфиных горя бывал у них почти ежедневно; но на этот раз Сусанна Николаевна, рассказав откровенно все, что происходит с ее мужем, умоляла его прийти
к ним уже прямо для поучения и подкрепления Егора Егорыча.
— Нет, мне надобно еще с требой ехать! — объяснил
отец Василий и, не заходя
к Сусанне Николаевне,
отправился домой.
Маланья, не получившая от родителя ни копейки из денег, данных ему Ченцовым, и даже прибитая
отцом, задумала за все это отомстить Аксинье и барину, ради чего она набрала целое лукошко красной морошки и
отправилась продавать ее в Синьково, и так как Екатерина Петровна, мелочно-скупая, подобно покойному Петру Григорьичу, в хозяйстве, имела обыкновение сама покупать у приходящих крестьянок ягоды, то Маланья, вероятно, слышавшая об этом, смело и нагло вошла в девичью и потребовала, чтобы
к ней вызвали барыню.
— Выхлопочу! — отвечал Углаков и, не заезжая
к отцу,
отправился в дом генерал-губернатора, куда приехав, он в приемной для просителей комнате объяснил на французском языке дежурному адъютанту причину своего прибытия.
Выспавшись,
отправился он
к купцу Творожкову,
отцу двух гимназистов, жаловаться на них.
Итак, через день назначено было ехать
к Александре Степановне и она с своим башкиролюбивым супругом
отправилась накануне в свою Каратаевку и пригласила, с позволенья
отца, старшую и младшую сестру; а Елизавета Степановна осталась дома под предлогом, что у ней больной муж лежит в Бугуруслане, а собственно для назидательных бесед с стариками.
Отправляясь туда, он завозил жену
к ее
отцу, а возвращаясь из присутствия, заезжал сам
к тестю и, пробыв у него несколько времени, увозил свою жену домой.
Отправился с визитом
к своему попу. Добрейший Михаил Сидорович, или
отец Михаил, — скромнейший человек и запивушка, которого дядя мой, князь Одоленский, скончавшийся в схиме, заставлял когда-то хоронить его борзых собак и поклоняться золотому тельцу, — уже не живет. Вместо него священствует сын его,
отец Иван. Я знал его еще семинаристом, когда он, бывало, приходил во флигель
к покойной матушке Христа славить, а теперь он уж лет десять на месте и бородой по самые глаза зарос — настоящий Атта Троль.
К подъезду были поданы две тройки, и вся пьяная компания
отправилась на них в брагинский дом. Гордей Евстратыч ехал на своих пошевенках; на свежем воздухе он еще сильнее опьянел и точно весь распустился. Архип никогда еще не видал
отца в таком виде и легонько поддерживал его одной рукой.
— Полегче, молодец, полегче! За всех не ручайся. Ты еще молоденек, не тебе учить стариков; мы знаем лучше вашего, что пригоднее для земли русской. Сегодня ты отдохнешь, Юрий Дмитрич, а завтра чем свет
отправишься в дорогу: я дам тебе грамоту
к приятелю моему, боярину Истоме-Туренину. Он живет в Нижнем, и я прошу тебя во всем советоваться с этим испытанным в делах и прозорливым мужем. Пускай на первый случай нижегородцы присягнут хотя Владиславу; а там… что бог даст! От сына до
отца недалеко…
Напротив, Юрий, привыкший с младенчества
к благочестию в доме
отца своего, ожидал только удобной минуты, чтобы уйти в свою комнату; он желал этого тем более, что день клонился уже
к вечеру, а ему должно было
отправиться чем свет в дорогу.
— Мой
отец говорил о вас, — сказала она сухо, не глядя на меня и краснея. — Должиков обещал вам место на железной дороге.
Отправляйтесь к нему завтра, он будет дома.
Князь Лев Яковлевич был этому чрезвычайно рад, но он находил невозможным, чтобы бедная дворянка бывала у его жены как будто какая-нибудь пришлая, не на равной ноге. «Через это люди не будут знать, как ее понимать», — рассудил он и тотчас же надел свой отставной полковничий мундир и регалии и
отправился из своего Протозанова в деревню Дранку с визитом
к бабушкиному
отцу.
Все это, впрочем, разрешилось тем, что князь, кончив курс и будучи полным распорядителем самого себя и своего громадного состояния, — так как
отец и мать его уже умерли, — на другой же день по выходе из лицея
отправился к добрейшей тетке своей Марье Васильевне, стал перед ней на колени, признался ей в любви своей
к Элизе и умолял ее немедля ехать и сделать от него предложение.
Отец доехал со мной
к Яковкину и, получив его согласие определить меня в своекоштные гимназисты,
отправился, также вместе со мной,
к Ивану Ипатычу Запольскому и Григорию Иванычу Карташевскому.
В это время барон ушел
к себе в кабинет, из которого вынес и передал мне рекомендательное письмо
к своему дяде. Напившись чаю, мы раскланялись и, вернувшись в гостиницу, тотчас же ночью
отправились на почтовых в путь, ввиду конца февраля, изрывшего отмякшие дороги глубокими ухабами. В Киеве мы поместились в небольшой квартире Матвеевых, где
отцу отведена была комната, предназначавшаяся для Васи.
На другой день утром Илья Афанасьевич перевез немногочисленное мое имущество из погодинского флигеля
к Григорьевым, а я, проводивши
отца до зимней повозки,
отправился к Григорьевым на новоселье.
Мы же с братом ночевали как попало по диванам. Успокоенный помещением Васи под непосредственный надзор старшей сестры и шурина,
отец, тоже по случаю испортившейся дороги, торопился обратно и, благословив меня, дал мне 150 рублей на дорогу, сказавши, что справится дома и тотчас же вышлет мне мое годовое содержание. В свою очередь и я с Юдашкой
отправился в перекладных санях и с большим чемоданом, заключавшим все мое небольшое имущество, в путь
к Борисову в Новогеоргиевск на Васильково и Белую церковь.
— Что же ты, Мартын Петрович, — начала матушка, — каким образом намерен теперь душу свою спасать?
К Митрофанию съездишь или в Киев? или, может быть, в Оптину пустынь
отправишься, так как она по соседству? Там, говорят, такой святой проявился инок…
отцом Макарием его зовут, никто такого и не запомнит! Все грехи насквозь видит.
Писарев немедленно уехал
к отцу и матери в орловскую деревню; не дождавшись его возвращения в Москву, я также
отправился в свой путь, но с этого времени началась между нами живая, искренняя переписка, продолжавшаяся постоянно все пять лет моего пребывания в Оренбургской губернии.
Поговорив таким образом и посмеявшись над чудаками, мы
отправились к родному дяде Мартынова и моему крестному
отцу, Д. Б. Мертваго.
Убежденные, что ехать на бал
к В. не должно и стыдно, все решили, что, однако, нельзя не ехать, и даже
отец Сережи
отправился туда, «но скоро воротился и сказал, что бал похож на похороны и что весел только В., двое его адъютантов и старый депутат С. И. Аничков, который не мог простить покойной государыне, зачем она распустила депутатов, собранных для совещания о законах, и говорил, что «пора мужской руке взять скипетр власти» (стр. 191).
— Благословите же, матушка, — прервал молчание Василий Борисыч. — После бы трапезы
отправился я
к отцу Софонтию — утреню там ведь с солнечным всходом зачинают… Надо поспеть…
Так текли годы, наступила пора непреодолимого любопытства, желанья видеть свет; родственники, друзья покойных
отца и матери, приглашали ее в Варшаву; она
к ним
отправилась.
Наезжие
отцы, матери, отстояв часы и отпев молебный канон двенадцати апостолам [На другой день Петрова дня, 30 июня, празднуется двенадцати апостолам.], плотно на дорожку пообедали и потом каждый
к своим местам
отправились. Остались в Комарове Юдифа улангерская да мать Маргарита оленевская со своими девицами. Хотели до третьего дня погостить у Манефы, да Маргарите того не удалось.
И вот страшная минута настала. Как-то вечером, простясь с
отцом и бабушкой, чтобы идти спать, я, вместо того чтобы
отправиться в мою комнату, свернула в каштановую аллею и одним духом домчалась до обрыва. Спуститься сквозь колючий кустарник
к самому берегу Куры и, пробежав мост, подняться по скользким ступеням, поросшим мхом,
к руинам крепости было делом нескольких минут. Сначала издали, потом все ближе и ближе, точно путеводной звездой, мелькал мне приветливо огонек в самом отдаленном углу крепости.
У ней был утомленный вид. Она хотела бы пойти
к себе, взять с собой дочь, — Сережа
отправился в цирк, и
отец отпустил его одного, — надеть свой халатик и поговорить с нею подольше.
Часа через два было доложено, что гробы сколочены. Все снова
отправились к беседке, где костяки были бережно уложены рабочими в гробы и отнесены на сельское кладбище и, после благословения их
отцом Николаем, опущены в приготовленные могилы.
К вечеру того же дня часть парка, прилегающая
к беседке, и сама беседка была очищена.
Брат еще не приезжал из Твери,
отец поехал
к приятелю на пир по случаю какого-то домашнего праздника, мамка
отправилась на торг для закупок; постоялец был дома — это доказывали прилетавшие из его комнаты печальные звуки его голоса и волшебного снаряда, которым он, между прочими средствами, очаровывал дочь Образца.
Наряженные на работу в княжеском парке крестьяне между тем тронулись из села. За ними
отправились любопытные, которые не работали в других местах княжеского хозяйства. Поплелся старый да малый. Князь Сергей Сергеевич после ухода Терентьича сошел с
отцом Николаем в парк и направился
к тому месту, где стояла беседка-тюрьма.
Старик молча взял из киота икону, которой благословлял его
к венцу и, крестообразно осенив ею сына, положил ему на голову. Благословение на братоубийство было дано.
Отец и сын разошлись спать, но едва ли сомкнули в эту ночь глаза. Наступил роковой день. Наточив топор и захватив с собой как его, так и четверть ведра водки, Петр после полудня
отправился на заимку. Приехав туда, он начал молиться и ждать.
— И опять не в такту, — проговорил в себе Ахилла-дьякон, выскочив разрумяненный из дома
отца протопопа. Как ни крепки были толстые нервы Ахиллы, он все-таки был так расстроен и взволнован, что не пошел прямо домой, а
отправился к небольшому желтенькому домику, из открытых окон которого выглядывала целая куча белокуреньких детских головок.